Тамара Гильфанова

Предновогодние сказки

или

зимние сказки

на каждый вечер декабря

 

от автора

 

Вот и декабрь стучит в двери! Году конец – зиме начало. Ждёт ребятня снега, будут кататься с горок, лепить снеговиков и строить снежные крепости. Радости-то сколько! А потом румяные с громким хохотом валятся гурьбой в дом, снимут шубки-куртки, шарфы-шапки, сапоги-валенки и скорее на кухню чай или какао пить, кому что нравится. Наедятся маминых котлет с гречневой кашей, и примолкнут. А вечер зимний долог, тягуч, усядутся дети на диван и попросят книжку почитать, ведь с доброй сказкой на душе уютнее и теплее. Как раз для такого случая я и написала я эту книжку: тридцать одну сказочку на каждый декабрьский вечер, чтобы скрасить ожидание самого волшебного праздника в году.

Итак начнём. Слышали ли вы сказку про Тимошку Заморожку? Тогда присаживайтесь поудобнее и слушайте. 

 

1 декабря

Тимошка Заморожка

 

В деревеньке Студенцы что на крайнем севере, жили-были морозы большие и маленькие, сильные и слабенькие. А на самой окраине в ледяной избушке c покатой крышей жил-поживал Тимошка Заморожка крошечный морозик. Бывало, утром уходят родители на работу, а Тимошка на босы ноги валенки натянет, шубку накинет, шапку ушанку на голову, шарф повязать не забудет и бежит по улице за ними. «Куда же ты?» – спрашивала матушка Зимушка, поправляя съехавшую набекрень шапку Тимошки. «Как куда? На работу я!» – отвечал морозик, подтирая курносый носик рукавом. «Ох, погляди на сына, батюшка Мороз, на работу собрался! Мал ты ещё, Тимошка. Ты и до школы-то не дорос. Подожди немного, годик другой, и возьмут тебя учиться ледяным наукам, а закончишь школу, тогда и на работу можно!» – тихим ласковым голосом утешала матушка. «А точно возьмут?» – сомневается Тимошка. «Точно!» – уверяли родители. «А теперь бегом домой, кровать заправь, кошку покорми, игрушки прибери, полы подмети, а там глядишь, братья с сестрами с занятий придут.» 

По соседству с Тимошкой Заморожкой жила одинокая старушка Хохотушка. Пышная, мягкая как свежий сугроб, седые волосы искрились-серебрились, глаза серые лучистые, молодые совсем. Но больше всего Тимошке нравился её смех. Иной раз, нарочно старушку рассмешит, а как старушка захохочет, так и шалун падает в сугроб со смеху и валяется, ножками дрыгает. Вот Тимошка родных проводил, скучно в пустой дом возвращаться. Дай-ка, думает в окошко к соседке загляну. Что же Хохотушка делает? Спрошу, вдруг помощь какая нужна? Запрыгнул на лавку перед домиком, поскреб рукавицей лёд на стекле, получилось два кружочка, в аккурат на каждый глаз. Нос к оконцу прижал, подглядывает. Старушка Хохотушка что-то кропотливо вязала, сидя у окошка, щурясь, чтобы попасть спицей в нужную петельку!

«Доброе утречко, бабушка Хохотушка! Как Ваше здоровьишко? Водицы из проруби принести не надобно? Я махом!» – прокричал Тимошка Заморожка.

«Ох, Тимошка! Озорник! Напугал ты меня» – и давай хохотать, а от смеха спицы сами запрыгали, завязали.

«Ух, ты! Чудеса!» – удивился Тимошка.

«Да, разве это чудеса? Спасибо, сынок, нужна помощь. Принеси, пожалуйста, студеной водицы из проруби, и в гости заходи. Я тебя настоящим чудесам научу!» – ласково проворковала бабушка.

Обрадовался Тимошка Заморожка, второпях соскочил с лавки, ненароком поскользнулся, полетел кубарем и покатился по свежему снегу, приминая дорожку к самому крылечку. Ай да удалец. Дверь старая, дубовая, на скрипучих ржавых петлях-жиковинах приветливо заскрипела, распахнулась. На пороге старушка Хохотушка Тимошке ведёрко протянула. «Смотри,» – наставляла бабушка, – «ни капли не пролей!» И лукаво улыбнулась. Тимошка Заморожка закивал головой с усердием, даже шапка на глаза сползла. Обрадовался Тимошка, что чудесам его научат, побежал к реке со всех ног. Громко захрустел снег под валенками. Хруп-хруп, хруп-хруп-хруп. Щеки от холода зарумянились, пар изо рта белым облачком вылетает. Вот и берег виднеется. Прибежал морозик, а прорубь за ночь от холода замерзла. Эх! Поставил Тимошка ведёрко и домой – за топором. Заскочил в мастерскую батюшки: топор отца огромный, тяжелый, ни за что мальчугану не поднять. Смотрит, рядом топор старшего брата лежит, поменьше, да всё же и он велик и тяжёл. Пригорюнился было Тимошка, опечалился, вот-вот слёзы брызнут. Да вдруг заприметил, под печкой крохотное топорище виднеется. Потянул и точно!

Маленький топорик, как раз для Тимошки. Заплясал морозик от радости, запрыгал: вырубит он прорубь, принесёт старушке водицы, научит она его чудесам разным. И скорей вон из мастерской, помчался что есть мочи прорубь рубить. А на льду давай лезвием по кругу стучать, то носком, то каблуком, то середочкой. Хлюп. Всплыл ледяной кружок. Потянул лёд Тимошка, а тут топор из руки выскользнул, бульк, на дно и пошёл. Расстроился Тимошка, да делать нечего. Вдруг смотрит, а ведёрка-то тоже нет. Ой-ой-ой. Запричитал Тимошка. А ведёрко-то кованное, красно-медное, таких в Студенцах больше нет. Ай-ай-ай. Что Тимошке Заморожке делать-то теперь? Вышел из-за засыпанных снегом кустов, старичок. Полушубок на нём овчинный, шапка лисья, ростом низенький, бородёнка седая до колен, а в руках ведёрко Хохотушки несёт.

– Эй, дедушка! Ты почто без спросу моё ведёрко взял? – возмутился Тимошка.

– Кхе-кхе! Здравствуй, милый человек. А кто это тут невежа такой? Здороваться ли не учили?

– Учили-то, учили! Здравствуй, дедушка. Тимошка Заморожка я, Морозов сын. Рад тебя видеть. А ну, ведёрко отдавай!

– А я старичок Домовичок! Ох-ох, что ж ты, Морозов сын, не вежливо просишь?

– Пожалуйста, старче, верни ведёрко, не моё оно. Старушке Хохотушке помочь хотел, водицы с проруби принести. – повинился Тимошка.

– Вот то-то же, держи своё ведёрко. Только скажи, зачем ты мой топорик взял, да и в проруби его утопил?  

– Ох, прости меня старичок Домовичок, не знал, я что это твой топорик.

– Хорошо, простить-то, я тебя уже простил. Придётся делать новый, да и тебе в подарок топорик сделаю, только и ты просьбу мою исполни.

– Ох, спасибо! Проси, конечно, что смогу сделаю, – заинтересовался морозик.

– Каждый день пятничный, когда все на работу отправятся, приходи ко мне в мастерскую, три раза по печи постучи, тут я объявлюсь. Резьбе учить тебя буду. Старый я стал, учеников у меня нет. А ты, я погляжу шустрый малец, у тебя получится.  

– Дóбро, страче! Дóбро! Обязательно приду. Усердно учиться буду, – в ноги Тимошка старичку поклонился, а сам рад-радёхонек.  

Улыбнулся старичок Домовичок, протянул мальчику ведёрко, и растаял, будто не было его вовсе. А Тимошка, зачерпнув студёной водицы, понёс ведёрко в дом старушки Хохотушки. Ветер посвистывал, погоняя поземку. Морозик аккуратно ступал, боясь воду разлить. Замер морозик, услышав зов. Тоненький голосок затянул: «Ох, Тимошка Заморожка, вылей водицы, тяжело нести!» Испугался юнец, чуть ведёрко-то не выронил, только хорошо помнил наказ старушки Хохотушки ни единой капли не пролить. «Это что же, ты говорящее ведро?» – не поверил Тимошка. «Меня из меди ковали, ковали, да напевали: наполнишь ведёрко водой, так и заговорит оно с тобой.» Потянул ведро Тимошка, а оно будто тяжелее стало. «Ох, Тимошка Заморожка, голубчик ты мой яхонтовый. Дно того гляди треснет, ручка отвалится, выплесни хоть каплю.» Задумался Тимошка, что за хитрость такая: тяжело нести ему, а стонет ведёрко? Только старушка Хохотушка наказывала, принести ни капли не расплескав, а то чудо не выйдет. Ничего не ответил Тимошка. Тогда ведёрко песенку запело развеселую:

 

«Эх, Тимошка Заморожка,

Топни ножкой, топни ножкой!

Махни ручкой, удалец!

Ух, Тимошка Заморожка,

Поиграй-ка на гармошке,

На гармошке, хоть немножко,

Пустись в пляс же, наконец!»

 

Еле-еле шёл Тимошка, с трудом ноги переставлял, того гляди спотыкнётся, так уж плясать ему захотелось. Но помнит обещание, а чуду научиться ему хочется. Идёт осторожно, боится воду расплескать. Вот уже и избушка старушки показалась, Хохотушка на крыльце Тимошку поджидала.

«Ох, заждалась тебя, Тимошка. Думала, может беда приключилась? Гляди-ка, вот молодец, донес! Ни капли не расплескал! Заходи, родной. Чаем с пирожками угощайся, а я тебе пока про ведёрко это волшебное расскажу»

 

 

2 декабря

Тимофей Мерзляк

 

            – В стародавние времена это было, когда мой прадед Колотун Морозович лихим молодцом был. Славился он на всю округу кузнечным мастерством. И был у него подмастерье – ох, запамятовала, вроде же Тимофеем и звали, – начала свой рассказ Старушка Хохотушка.

«Тёзка что ли мой?» – Тимошка Заморожка пьёт чай, то и дело из самовара воду в стакан подливает. Глазки-пуговки так и светятся от любопытства.

– Выходит, тёзка. Никто из морозов в Студенцах не знал ни родителей Тимофея, ни как он в наши северные края попал. Поговаривали, что и не мороз он вовсе, мёрз шибко. Так его и прозвали Тимофей Мерзляк. Колотун Морозович его младенцем в лесу нашёл, в свой дом принёс. Мерзляк по началу болел долго. Но моя прабабка Холодина Степановна его выходила. А когда очнулся Тимофей, все и узнали, что немой паренёк-то. Толи от холода охрип до немоты, толи с рождения. Ловкий Тимофейка был, так и повадился на кузницу бегать, а скоро и помогать Колотуну начал. До чего затейливые узоры ковал на решётки, двери, ручки-стукалы, жиковины с насечным орнаментом, светцы будто цветы живые. Великий мастер. Вот как-то прохудилось у Холодины Степановны деревянное ведро, так Тимофей за ночь ведёрко из меди сковал. Мол медь чудотворная, вода в ней не застоится, и в жаркий день прохладу держит, и от болезней, говорят, уберегает. Вот это самое ведёрко, значит. Пошёл Тимофей к колодцу за водой, набрал до краёв, и вдруг ведёрко заговорило. «Ох, и славное ведёрко вышло! Глядишь, матушку порадую!» Тимофейка от испуга выронил ведро из рук, разлилась вода, замолчало ведёрко. Набрал сызнова воды до самых краёв, и чуду дивится. Оказалось-то, ведёрко говорящее. Да не просто говорит, а мысли человека вслух произносит. О как!

– Вот те раз! Да возможно ли? – не поверил Тимошка, вспоминая, как ведро его уговаривало воду вылить.     

– Так оно и было. Тимофейку с помощью ведёрка услышали. Ох, сколько кузнец песен знал, и ведро пело да пело без умолку. Прадеду как надоест слушать, воды из ведёрка отхлебнёт, оно и замолкнет, – залилась звонким смехом Хохотушка, каждая морщинка на её лице засветилась. Насмеявшись в сласть, продолжила.

– Жил в те времена, князь земель северных Трескун Студенцов. И был у него сынишка Хлад. Прознал он про поющее ведёрко, и так ему захотелось игрушку в забаву себе заиметь. Сбежал из усадьбы от всех учителей и нянечек Хлад и прямиком – в кузницу. 

– Тимофей Колотунович, Тимофей Колотунович. Покажите мне, пожалуйста, ведёрко волшебное. – умолял барчонок.

– Не велено в кузнице мальцам сновать. Опасно! В печи пламя ледяное. Обожди в сенях, у нас перерыв скоро, Тимофейка тебе всё и покажет, – строго приказал Колотун Морозович.

– Дяденька миленький, я на силу из дому убёг, скоро меня спохватятся, искать начнут. Мне бы скоренько посмотреть на чудо дивное, хоть одним глазком. Пожалуйста, – умолял княжий сын.

– Хорошо, будь, по-твоему. Только впредь отцовское разрешение спрашивай. – смягчился Колотун Морозович, и кивнул помощнику.

Тимофей, прихватив ведёрко, пританцовывая, вышел из кузницы. Пошли они с Хладом на реку, всю дорогу мальчик Тимофея упрашивал: «Продай да продай ведёрко!». А кузнец только головой качал. Зачерпнул водицы студёной до краёв Тимофей, оно и заговорило. «Не серчай, княже. Только не могу тебе ни за серебро, ни за злато ведёрко отдать. Я уже десяток новых сковал, да только они молчат все. А это для матушки старался, всю любовь вложил, получилось особенное. Все мысли человека, что его наполнил, говорит. Вот только так я и могу с морозами разговаривать, только так меня немого и понимают.» «А вот ежели человек говорит на другом языке, тогда что?» – донимал Хлад. «Почём же мне знать?» «А если зверь его наберет?» – не унимался барчонок. «Да, где это видано, чтоб звери могли ведра наполнять?» – Засмеялся Тимофейка, забурлила вода. «И то, правда,» – согласился князь. «Эх, значит не поможет мне твоё чудо!» – повесил голову Хлад. «А что у тебя стряслось?» – Тимофей сочувственно посмотрел на мальчика. «Никому не расскажешь?» – оглянулся вокруг Хлад. А Тимофей, тут же всю воду из ведра вылил, и замычал. «Привёз в прошлом январе крестный мой из Европы фрукты. Сладкие. Вкусные. Мандаринами называются – китайские яблоки. Кожура рыжая, как огонь. Мы с матушкой угостились, а несколько в фольгу закрутили и на елку повесили. В праздник ещё несколько фруктов отведали, да два я оставил. Спрятал в коробке с елочными игрушками и забыл. А в этом году достали коробку, а из неё выскочили два крохотных человечка. Очень на те фрукты похожие. Сами круглые, кожа желто-оранжевая, глаза раскосые, то бегут, то катятся. На силу их словил. Днём исчезают, а под вечер, я их под елкой всегда нахожу. Так вот, говорят они тихо, да и много не по-нашему совсем. Думал, может твоё чудо-ведёрко поможет мне у них разузнать побольше.» Тимофейка только плечами пожал.

– Хлад Трескунович! Вот Вы где! И как же Вам не совестно, из дому сбегать? –прибежали к реке няньки, бабки и учителя заморские. Широкими шагами да по сугробам скачут к княжескому сыну без шапок, без платков, шубы на распашку.

– Бывай, Тимофей Колотунович. – попрощался Хлад и пошёл под галдящим конвоем в родовую усадьбу.

Брешет - не брешет княжий сын, а до ужаса любопытно кузнецу. Запала в душу необычная история Хлада. По ночам во сне снилось, как крохотные круглые человечки угостили Тимофея фруктами огненного цвета. Днями думал-гадал, какие же они на вкус, да и где бы ему раздобыть мандарины.  

Много ли мало ли времени прошло, вызвал Тимофейку сам князь Студенцов, и говорит: «Ходят слухи по всем землям северным, будто ты кузнец умелый. Смастери-ка мне, друг любезный, бричку. Да такую, что и к двору самого царя не стыдно было явиться. За мной дело не постоит, отблагодарю щедро.» Поклонился Тимофейка князю в ноги. Мычит на ведёрко медное пальцем тычет. Затем наполнил ведёрко водой, оно и заговорило: «Отчего же, князь, за работу не взяться? Будет тебе царская карета. Может книги, чертежи у тебя имеются? Я б взглянул на них, инженерной идеей вдохновиться. И очень уж мне интересно зачем тебе бричка на колёсах, когда на санях быстрее?»

«Так в том то и дело, что бричка нужна по южным землям колесить, где снега мало бывает!» – ответил Трескун Студенцов, поглядывая то на кузнеца, то на ведёрко.

«Ясно! А в награду за свой труд попрошу один безмен фруктов заморских – рыжих ароматных яблок китайских.»

Подивился князь: «Ишь, кузнец, откуда это ты про мандарины знаешь? Фрукт это редкий, диковинный! Договорились, будут тебе заморские фрукты». Распорядился князь, чтобы Тимошке всё, что надо для постройки кареты выдали, и уехал в столицу по неотложному делу. 

 

3 декабря

Хлад Студенцов

 

Далеко на Севере, где кончаются леса, и начинается бескрайняя снежная пустыня располагалась деревенька. Жили в ней морозы большие и маленькие, лютые и слабенькие. А в усадьбе фамильной дух холода – князь Трескун Студенцов. Была у него жена красавица – Стужа Студёновна, дочь – девица на выданье Снегурочка Трескуновна. И сынок меньшой Хлад Трескунович, ох уж озорной морозик. Сладу с ним не было. Десять нянек, десять учителей заморских к нему представлено грамоте учить и наукам разным, а он? Шмыг в окно и был таков – с деревенской ребятнёй на коньках и санках кататься.    

Случилась эта история в канун Нового года. Хлад увлечённо читал, развалившись на взбитых перинах в верхних одеждах, пока маменька не видит. Вдруг раздался стук, княжий сын книгу отложил и бросился вниз по винтовой лестнице, не утерпев, запрыгнул на перила и в миг съехал по ним, так что раньше дворецкого до дверей добрался. Открыл, а там отец. Кинул князь недовольный взгляд на сына, но серчать не стал. Ведь пора перед любимый праздником особенная, все проявляют благодушие и милосердие. Приказал князь Трескун Студенцов помощникам вносить в дом спиленное ледяное дерево. Срезали ножницами верёвки, и ледяная ёлка распустила широкие густые лапы, словно бабочка выбралась из кокона, крылья раскрыла. В комнате запахло зимним лесом, стало празднично и уютно.

Пока дворовые дерево устанавливали, княгиня Стужа Студёновна принесла из кладовки картонные коробки, морщась от тонкого слоя пыли на крышке.

– Ого, сколько пыли за год скопилось, – усмехнулся Хлад.

– Апчи, – чихнула в кружевной платочек Снегурочка.

– Холодина Степановна, будьте любезны, принесите влажную тряпицу, голубушка, – приказала Стужа Студёновна, стряхивая пыль со своих белоснежных накрахмаленных манжетов.

Холодина Степановна, жена кузнеца вела в то время хозяйство у господ. И уж, очень княгиня её ценила за аккуратность и вежливость. Принесла проворная старушка тряпиц, всю пыль с коробок стёрла. А Хладу не терпится внутрь заглянуть, ведь там игрушки, свечи, шишки позолоченные. Стужа Студёновна крутит в руках сосульку, улыбается: «А эту, помнишь, Трескун Морозович, на первый Новый год, что встречали вместе, ты мне подарил? Смотрите дети, батюшка ваш сам сделал. Ох, зря ты на государственную службу пошёл, ведь какой искусный из тебя мороз бы вышел.»

«Бы да бы! А службу кому служить? Вы бы, матушка, не философствовали попусту. Пусть ребятишки украшают ель к празднику. А мне Ваша помощь нужна, управляющий прислал отчёт о доходах ваших имений. Пройдёмте-ка в кабинет, взгляните-с.» – князь Студенцов нарочито важничал, ведь Стужа Студёновна из древнего царского рода, красавицей она была писанной и в своем уважаемом возрасте, мудрой и доброй хозяйкой. Сам царь Дубак II к ней за советом к ней обращался.

Снегурочки и след простыл, убежала барышня в свои комнаты, романы любовные читать. Остался Хлад один, долго разглядывал игрушки, не спеша их на ветки вешал. Вдруг видит шар из фольги, развернул его юный князь и ахнул. Это же фрукт заморский, китайское яблоко – мандарин тот, что он в прошлом году от крестного в подарок получил. Только засох совсем за год, твердый будто сухая деревяшка. Завернул Хлад засохший мандарин в фольгу, и на пол положил. Я улыбкой вспоминал княжий сын освежающий кисло-сладкий вкус цитруса, вдруг видит: покатился шарик в фольге под ёлку сам по себе. Подполз на коленях морозик, приподнял пушистую еловую лапу, заглянул, а там. Хлад глазам своим не поверил. С десяток круглых человечков, ростом с мизинец, на тоненьких ножках, и в вытянутых колпачках. Точь-в-точь малюсенькие мандарины, глазками хлопают, полукруглые ушки торчат, как будто кожуру отщипнули.

– Ой! Кто вы? – спросил Хлад.

Оглянулись человечки, запищали на непонятном языке, сняли колпачки и исчезли.

– Эх, спугнул. – подосадовал мальчик.

День ходил сам не свой, вот бы про крохотных человечков разузнать больше. Даже к Тимофею кузнецу бегал выпрашивать говорящее ведёрко. Но ничего из этого не вышло. Вечером снова забрался морозик под елку.

– Не бойтесь меня человечки. – прошептал Хлад, – покажитесь, пожалуйста, – вежливо попросил морозик.

И тут из ниоткуда один за другим появились кругленькие маленькие человечки в оранжевой одежде и с зелеными колпачками на голове.

– И как это у вас получается? – ахнул от неожиданности Хлад Студенцов.

– Как? Как? Шапки-видимки у нас! Когда мы их надеваем нас морозы и люди увидеть могут. А без них – невидимые мы!

– Ух, ты! А вы кто?

– Мы ндарины! – писклявыми голосками ответили человечки, и чинно поклонились, прижав ладони к груди.

– Мындарины?

Ндарины дружно засмеялись.

–  Ндарины мы! – поправил один.

– Как мандарины? Фрукты? – переспросил Хлад.

– Мы учёные ндарины. Советники и верные служители императора Си Тру Ус династии Жуй.   

– А я князь Хлад Трескунович Студенцов, добро пожаловать в Студенцы. Уважаемые ндарины, расскажите пожалуйста, про вашего императора? Невероятно интересно. Никогда о таком не слыхал.

– Эх, много хлопот перед праздником. Ну так и быть, все-таки мы гости в твоём доме. Слушай, Хлад Студенцов. Во дворце императора Китая в золотом горшке растёт наш император Сит Ру Ус, распустив вечнозелёные листья. А на его ветвях каждый год к Новому году поспевают золотые яблоки солнца – ндарины. Наш император умеет разговаривать с ветром, водой и огнём. Мы не фрукты, хоть и очень похожи, мы – волшебные существа, рожденные из ароматных белых цветов, созревшие под лучами яркого восточного солнца. Ндарины поселяются у людей, которые хоть раз вкусили сладкие плоды мандарина, и создают праздничное настроение на Новый год. А затем исчезают до дня, когда в дом снова принесут ель, достанут игрушки и мишуру. Правда в Китае символ Нового года не ель, а мандариновое дерево, и празднуют его не первого января, а по лунному календарю. И видеть нас могут только дети и только в шапках-видимках. – дружелюбно улыбнулся ндарин.

– Ах! –  изумился Хлад.

– Приятно познакомится, князь. Просим простить великодушно, мы торопимся, нам ещё город нужно построить. До праздника осталось не так много времени, и с каждым днём у людей и морозов будет прибывать праздничное настроение, и все больше будет появляться ндаринов в их домах.

– Здорово! – захлопал в ладоши от восхищения морозик.

Быстро развесил игрушки Хлад, и не стерпев, снова заглянул под елку, а там работа кипела, вдоль ствола из иголок строили винтовую лестницу, а на ветках как вдоль улицы справа и слева воздвигались крохотные домишки. Ндаринов уже было не менее сотни.

– Что это Вы там делаете, князюшка, голубчик? – Раздался ласковый голос Холодины Степановны.    

– Ндарины считаю.

– Ох, да что же это? – всплеснув руками, спросила нянюшка. – Выдумали опять новую игру, поди.

– Не веришь? – шепотом переспросил Хлад, – идём покажу, только тихо, не спугни.

– Верю, верю, – старушка потерла ладонью поясницу, – и на слово, князь, Вам верю. Что же они там делают?